
Джонни Депп: «Я вру своим детям уже много
лет»
Уильям Спарк/IFA —
специально для «7Д» 7
Дней
Джонни Деппа давно признали самым класcным актером в мире.
Именно так — не самым талантливым, сексуальным, модным, а классным.
Любят его и женщины, и мужчины, и дети, и взрослые. Более того
— фильмы с Деппом могли не собирать больших денег, его не звали
до «Пиратов…» в мегабюджетные проекты, но он все равно имел
статус самого классного актера в мире. Парадокс? Возможно.
Но сердцу-то не прикажешь.
— Джонни, вы
вроде и не делаете ничего специально — кроме того, что
снимаетесь, конечно, — а вас так любят, вами так восхищаются.
И появляетесь на публике редко, и живете отшельником, и не
тусуетесь нигде. А вместо того, чтобы рассказывать про
благотворительность или участие в борьбе за охрану окружающей
среды, вспоминаете о своих неудавшихся попытках бросить курить, да
еще с раздражением по поводу того, что в Америке даже в самом
модном ресторане это запрещено…
— Да, я и правда не курил года два, но на съемках «Ромового
дневника» режиссер мне все время подсовывал какие-то вонючие
сигариллы (герой курил их), и я сам сломался — снова закурил.
Причем не на площадке, а уже после завершения работы, в самолете,
на пути из Пуэрто-Рико домой.
— Как это — в
самолете? Вам что, даже курить разрешают на борту, мистер Джонни
Депп?
— Да нет, это был частный самолет. Дорогая игрушка для
закоренелых курильщиков, как я понимаю. Но вообще-то я не только
из-за этого на них предпочитаю летать. Просто моя персона очень
странно смотрится в очереди, скажем, на таможенный досмотр, в
большом аэропорту. Папарацци меня со страшной силой преследовали
еще в 80-е и 90-е, когда я случайно, в общем-то, стал сниматься и
фильмы с моим участием — «Эдвард руки-ножницы», «Эд
Вуд» — никакого успеха в прокате не имели. И я так и не
научился спокойно к этой травле относиться. В те времена только
самолечение, как я это называл, помогало — алкоголь,
наркотики. Но с тех пор, как родилась моя дочка Лили-Роуз, все
изменилось. Последние
десять лет я чист как стекло. Но все равно необходимость быть на
виду очень сильно действует на психику. Результат — никуда не
выхожу без самой крайней нужды. Нет, я не жалуюсь. Дивиденды,
которые я получаю, невероятно большие и значимые. Я — человек,
имеющий невероятные привилегии. Просто в жизни за все надо платить.
Существует баланс — продаешь одно, получаешь взамен другое.
Товар — деньги — товар. Бухгалтерия жизненная так
устроена.

— В период
с июня 2009-го по июнь 2010 года, по разным оценкам, вы заработали
около 75 миллионов долларов и являетесь одним из самых
высокооплачиваемых актеров на планете, кажется, только Леонардо Ди
Каприо вас обгоняет. При этом, как и Ди Каприо, кстати, ни разу не
получали «Оскар» за свои работы, хотя, безусловно, многие из них
того стоят. Говорили, что вы согласились сыграть пирата —
Джека Воробья исключительно ради того, чтобы свершилась наконец
метаморфоза: Джонни Депп не только классный, но еще и способен
приносить огромные деньги студиям…
— Неправда. Я согласился на эту роль, следуя обычным своим
принципам, согласно которым и раньше соглашался играть персонажей в
неприбыльных фильмах. И не планировал и не мечтал стать «мальчиком
из франшизы». Но и не изменил бы сейчас ничего — как раз
потому, что сделал тогда выбор совершенно наивно, не подозревая о
последствиях. Мне просто понравился герой. Примитивно — но
именно по этому принципу я обычно выбираю роли. «Ах, он продался
студии за большие деньги!» Что это вообще значит? Я слышу эти речи
с тех пор, как
«Пираты Карибского моря», а потом и три их сиквела вышли на
экраны. Может, вы мне объясните? Детям своим я очень нравился в
этом образе. Но, кстати, с некоторых пор и Лили-Роуз, и маленький
Джек откровенно скучают, когда я пытаюсь говорить голосом Джека. Он
им надоел. Я вообще детям и детским суждениям и реакциям верю
больше, чем взрослым. Дети не лгут. В последнее время они меня
дразнят Ящерицей из мультфильма «Ранго». «Папочка, что ты сегодня
делаешь?» — «Я иду на работу». — «И что ты там будешь
делать?» — «Ну, э-э?э, я буду играть ящерицу». (Смеется.) А
мне всегда нравились ящерицы. Я к ним с детства питал особую
симпатию. Что-то во мне самом от рептилии, наверное, есть.
— Дети, положим,
довольно часто врут, но как насчет вас — вы всегда правду
говорите?
— Это же моя профессия — врать! Я же деньги таким образом
зарабатываю. Но тем не менее только на съемочной площадке чувствую
себя честным человеком. Потому что все там ясно и ограничено
определенными рамками. И я могу быть самим собой — как актер.
В то же время окружающий мир представляется мне чем-то крайне
искусственным. И когда на меня направлена камера не на съемках в
кино, мне по-прежнему очень неуютно. Может, оттого, что я сменил
очень много школ в детстве и везде испытал участь новичка? Часто
встречаюсь с детьми на премьерах — люблю давать им автографы.
Как-то маленькая девочка в очках мне говорит: «Спасибо вам за то,
что теперь стало круто носить очки!» И я сразу же себе представил,
каково ей, бедолаге, приходится. Тем более сейчас, когда
индивидуальностью быть не модно, все под одну гребенку себя
стригут.

Печально это. С тех пор как у меня дети появились, испытываю
страшное чувство вины из-за необходимости каждый год обманывать их
на Рождество — я имею в виду всю эту сказку про Санта-Клауса.
Вот что они мне скажут, когда узнают правду: «Эй, так ты врал нам
столько лет подряд?» То, что подобного рода сказки и неправды нам
общество официально навязывает и, следовательно, прощает ложь, меня
не утешает. Ведь так и получается, все лгут — один заканчивает,
другие продолжают.
Джонни Депп: «Я
вру своим детям уже много лет»
— Недавно вы
переехали обратно в Америку — неужели разлюбили старушку
Европу, которой так восхищались все последние годы?
— Нет. Не разлюбил. Люди здесь умеют жить и получать от жизни
удовольствие. Мне всегда это безумно нравилось. Но так
сложились
обстоятельства, что я должен принять решение, где жить, и
возможно, буду большую часть времени снова проводить в в
Америке. Потому что Франция хочет от меня кое-что получить. А
именно — деньги. Они считают, что я уже давно заслужил
французское гражданство. Если я его приму, то буду вынужден платить
налоги в обеих странах — и в Америке, и во Франции. То есть
все заработанные деньги, учитывая сумму налогов (49 процентов
в США, например) придется отдавать. Глупо как-то. И даже обидно. Но
они хотят получить эти деньги от меня. Я понимаю. Бабло... Сейчас
мне приходится проводить во Франции меньше 183 дней в году,
чтобы не платить здесь налоги. Так что скорее всего буду
перебираться обратно в Америку. Да, я зарабатываю много денег.
Иногда до смешного большие суммы. Но плачу налоги исправно. И
потом — строго говоря, эти деньги я зарабатываю не для себя. А
для своих детей.
— Все помнят
фильм Терри Гиллиама «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» с вами в
главной роли, но не все знают, что он снят на основе книги Хантера
Томпсона, писателя и журналиста, вашего близкого друга, широко
известного в Америке. И вот вы снова к нему обратились, уже после
его смерти, и спродюсировали фильм «Ромовый дневник», где играете
молодого журналиста, самого Томпсона — как в том, первом,
фильме…
— Это точно. Я познакомился с Томпсоном еще до работы над
фильмом «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». На Рождество в 1994 году
я был в Аспене, и приятель пригласил в одну таверну — говорит,
приходи, не пожалеешь. И вот
около полуночи открывается дверь и все вокруг словно озаряется
светом. Правда, клянусь, прямо такие искры посыпались, как от
салюта! И люди словно подпрыгнули до потолка, и море расступилось
перед ними. (Смеется.) «Убирайтесь с моего пути, вы, негодяи»,
— послышался голос Хантера. А это был он. И все замерло,
искры перестали сыпаться, а он направился ко мне. «Меня зовут
Хантер. Как поживаете?» — услышал я безупречное обращение
истинного джентльмена с юга Америки. И с тех пор между нами
проскочила большущая искра. И ни дня не проходило без общения. Либо
по телефону, либо по почте, и так до самой смерти Хантера в 2005
году. Красота этой дружбы заключалась прежде всего в абсолютном
безоговорочном доверии друг к другу. Что бы ни случилось или ни
должно было случиться, я знал — это правильно. Даже если все
оказывалось наоборот. (Смеется.) Мы разделяли любовь к
приключениям, авантюризм… «Полковник Депп» — так он меня звал.
«Полковник Депп, я жду тебя в Гаване через неделю». А я в процессе
съемок в Лондоне в это время. Но как-то получалось, что я
оказывался в самолете, летящем на Кубу. Как я благодарен ему за то,
что совершал такие поступки, за весь этот незабываемый опыт,
который я буду вечно хранить в памяти, в своем мозгу. Холить и
лелеять…
наоборот. (Смеется.) Мы разделяли любовь к приключениям,
авантюризм… «Полковник Депп» — так он меня звал. «Полковник
Депп, я жду тебя в Гаване через неделю». А я в процессе съемок в
Лондоне в это время. Но как-то получалось, что я оказывался в
самолете, летящем на Кубу. Как я благодарен ему за то, что совершал
такие поступки, за весь этот незабываемый опыт, который я буду
вечно хранить в памяти, в своем мозгу. Холить и лелеять…
— И вы
действительно нашли дневник Томпсона в подвале его дома и с тех пор
мечтали снять по нему фильм? Поэтому именно «Ромовый дневник» стал
первым проектом вашей продюсерской компании?
— Да, когда готовился сыграть в «Страхе и ненависти в
Лас-Вегасе» по роману Хантера, я жил у него дома
одно время. И рылся с наслаждением в его залежах — где он
только не работал репортером и какой только всячины не насобирал. И
нашел рукопись, перевязанную черной такой резинкой. Прямо там в
пыли уселся и прочитал — дневник молодого репортера в
Пуэрто-Рико. Он мне говорит: «Неплохо. Правда?» — «Черт
возьми, чертовски хорошо! Но почему ты до сих пор его не
опубликовал?» — «А давай снимем кино? Будем с тобой
партнерами». Вот с того дня все и завертелось. Долго-долго мы шли к
этому, слишком долго... В день его смерти я был в Лос-Анджелесе,
смотрел дома кино по телевизору. Пришла моя сестра Кристи, она
работает моим менеджером и заправляет всеми моими делами. Я увидел
ее лицо и сразу спросил: «Кто?» А когда она ответила, спросил:
«Как?» Потому что знал лучше всех — Хантер всегда жил так, как
считал нужным. И уйти из жизни тоже мог только по
своему усмотрению… Так и вышло. Его друзья знали, какую еще он
хотел бы сыграть с собой и с нами шутку. Я имею в виду его
последнее желание. Он хотел, чтобы его прах развеяли из пушки в его
собственном саду. За домом. Фокус в чем: он хотел, чтобы орудие это
было огромного размера — в 150 футов длиной. Таких пушек нет.
Статуя Свободы на фут, кажется, больше. Пришлось нам здорово
поднапрячься. Зато мы были так заняты и так тихо его ненавидели в
процессе исполнения этого желания, что потом только поняли —
он избавил нас от переживаний в свойственной ему одному манере.
Ведь нужно было решить вопрос еще, как отправить этого негодяя в
стратосферу, не нарушив закона. Легально сделать выстрел из этой
гигантской игрушки. Пришлось получить тонну разрешений, в том числе
от представителей авиации. С ума сойти. Сняли все это
действо, конечно, для семьи и друзей... Хантера мне очень не
хватает. Его ночных звонков, наших разговоров...
— А правда, что
вы сами перепечатывали его сочинения, прежде чем браться за роль,
— и «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», и «Ромовый
дневник»?
— Правда. Хантер говорил, что научился писать благодаря тому,
что от руки переписывал романы Фицджеральда, например. Или
Хемингуэя. Я это знаю, я видел эти рукописи. Здорово, что дважды
довелось его сыграть. Хотя, помню, Билл Мюррэй — он Томпсона
играл еще до меня, ведь все его герои — это он сам в разные
периоды своей жизни, — меня тогда предупреждал: «Смотри,
парень, не заиграйся. Небось уже говоришь и дышишь, как Хантер?
Учти — это теперь навсегда». (Смеется.) Прав был Билл. Хантер
на дух не переносил фальши и всякого дерьма в отношениях. У него
аллергия на все это была. Как и у меня. Есть еще одна история, о
ней мало кто знает. В 2009 году мы с режиссером Брюсом Робинсоном
возвращались из Пуэрто-Рико (мы там готовились к съемкам «Ромового
дневника» в Лос-Анджелес. На частном джете, конечно. И вдруг в
салоне наступила мертвая тишина. Моторы заглохли, и самолет в
течение нескольких секунд падал вниз… что ж, мы были уверены, что
все кончено. И неожиданно для самих себя начали истерически
хохотать. И тут моторы вновь заработали. И самолет стал потихоньку
карабкаться вверх.
— Слушайте,
только не обижайтесь, у меня дурацкий вопрос, но жутко
любопытно — про вас столько всего писали, еще до того, как вы
стали вести отшельнический образ жизни семьянина, — правда, что вы заказали однажды
шампанское и наполнили им ванну для Кейт Мосс в одном отеле
лондонском, в районе Ноттинг-Хилла?
— Даже не слышал никогда про этот отель. Нет. Неправда.
(Улыбается.) Дурак, конечно, что никогда такого не делал. Но,
знаете, вообще-то я в глубине своей души невероятно застенчивый
человек. В принципе. Просто так вышло, что доводится заниматься
такой жутко странной и… беззастенчивой работой
